– Да я не желаю ходить по гостиным, – возражал будущий художник.
– Ты не знаешь, что ты говоришь, вспомнишь меня, да будет поздно… При этом предостерегали смельчака, что он должен быть готов на нищету, голод, на всякого рода случайности, приводили печальные примеры… Настояв на своем, В. В. Верещагин должен был отказаться еще официально. Произошло это в день представления молодых, только что окончивших гардемаринов Генерал-Адмиралу. По настоянию директора корпуса, морской министр, Краббе, заявил великому князю, бывшему тогда генерал-адмиралом, что В. Верещагин не может служить.
– Почему? – спросил великий князь.
– Нездоров, – отвечал министр.
– Что у тебя болит?
– Грудь болит, ваше высочество, – ответил Верещагин, не сморгнувший.
– Очень жаль, – сказал князь, – мне тебя прекрасно рекомендовали. Очень будет жаль.
Дело было сделано. В. В. Верещагин вышел в отставку в чине «прапорщика гарнизонной (ластовой) команды», избавился от службы и получил возможность всего себя посвятить искусству. Оставалось только позаботиться о средствах к существованию.
V. В академии художеств
По совету своего старшего брата Николая, В. В. Верещагин, еще будучи в корпусе, предложил свои услуги французу Колиньену, строившему тогда Варшавскую железную дорогу. Колиньен принял его очень любезно, сказал, что ему нужны «чертежи с раскраской», и предложил за эту работу 400 рублей в год.
Это значительно ободрило В. В. Верещагина, который, несмотря на внешнее спокойствие, сильно волновался относительно своей будущей судьбы. О своем успехе он сообщил Ф. Ф. Львову, который принимал в нем живое участие. «Ну, охота вам разрисовывать железнодорожные домики! Как наденете форму, приходите ко мне, мы потолкуем, может быть, устроим как-нибудь иначе, дадим маленькую субсидию»…
Слова эти не были пустой фразой. Ф. Ф. Львов, ставший с 1859 года конференц-секретарем академии художеств, выхлопотал Верещагину на два года пособие от академии по 200 рублей в год, и, таким образом, вместо того, чтобы поступить на службу, разрисовывать рисунки железнодорожных домиков, Верещагин поступил в академию в число учеников профессора А. Т. Маркова. Здесь Львов представил его адъюнкт-профессору А. Е. Бейдеману. Последний впервые рядом наглядных примеров поколебал в Верещагине веру в необходимость «штриха», чистоты и опрятности рисунка. «Я стал рисовать грязнее и стал получать более далекие №№, однако за последние два рисунка в гипсовых фигурах имел № 1, первым же перешел и в натурный класс».
Бейдеман, незадолго перед этим (в июле 1860 г.) возвратившийся после трехлетнего заграничного путешествия по Германии, Италии и Франции в Петербург, снова собирался в Париж писать фреску на фронтоне русской парижской церкви… «Я уцепился», рассказывает Верещагин, «за случай побывать за границею. Бейдеман обещал взять меня с собою, так что я сначала думал, что буду нужен ему и поеду на его счет; когда оказалось, что надобно ехать на свой счет, я сколотил кое-как 250 р. (отец не давал ничего), отдал за промен 35 р. и с 215 р. золотом уехал с Бейдеманом на пароходе в Штетин. Разумеется, на пароходе и на железной дороге мы ехали в III классе.» Мокрые лишаи, мучившие Верещагина еще в Петербурге, показались в Париже и заставили Верещагина ехать в Пиренеи (Eaux Bonnes) лечиться. Здесь познакомился он с живописцем Девериа, который пробовал наставить его на «путь истинный», т. е., отвратить от живой натуры и приучить к мысли о необходимости держаться великих образцов.
– Копируйте, копируйте с великих мастеров, – твердил Девериа. – Работайте с натуры только тогда лишь, когда сами станете мастером.
– Нет, не буду копировать, – отвечал Верещагин.
– Вы вспомните меня, но будет поздно.
Несмотря на это, однажды, когда Верещагин рисовал в тетрадку на улице, Девериа подошел к нему сзади и сказал: «bien, jeune hhomme, bien, tres bien».
Пребывание в Eaux Bonnes, однако, не улучшило здоровья В. Верещагина, и он, по возвращении в Петербург, лечился еще целых два года водой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Сноски
1
Помимо печатных материалов, главнейшими источниками для этого очерка служили автобиографические воспоминания В. В. Верещагина и особенно драгоценные, добытые нами от самого художника, сведения, разъясняющие не малое количество неточностей, противоречивых показаний и неясностей в существующих многочисленных печатных биографиях его.
